Бывшему министру экономического развития РФ Алексею Улюкаеву, обвиняемому в получении взятки в размере 2 млн долларов от главы “Роснефти” Игоря Сечина, вынесли обвинительный приговор.

Прокуроры требовали для 61-летнего экс-чиновника 10 лет лишения свободы и штрафа в 500 млн рублей, лишения государственных наград и запрета занимать государственные должности. Суд оказался несколько гуманнее: Улюкаеву дали восемь лет колонии строгого режима, включив в этот срок год домашнего ареста, и ограничили размер штрафа 130 млн. рублей. В качестве утешительного приза Улюкаева не стали обвинять в вымогательстве взятки. Бывшего министра взяли под стражу в зале суда.

Такой оборот для Улюкаева, видимо, не стал неожиданностью. Он был внешне спокоен в противовес заметно нервничавшей судье Ларисе Семеновой, которая, к тому же, начала заседание на полтора часа позже.

В общем, Улюкаев стал первым в современной российской истории федеральным министром, осужденным по уголовной статье. И хотя его адвокаты наверняка подадут апелляцию, это ничего не даст — иного исхода у шитого белыми нитками процесса по сфабрикованным и весьма сомнительным доказательствам быть попросту не может.

То, что процесс от и до является постановочным, было ясно с самого начала — едва Сечин начал играть роль потерпевшего. Представить, что любого уровня чиновник, будучи в здравом уме и трезвой памяти, способен потребовать взятку (да вообще что-либо) от главы Роснефти, попросту невозможно. Да еще и в манере, описанной в заявлении Сечина и отставного генерала ФСБ Олега Феоктистова: дескать, во время саммита БРИКС в Гоа в октябре 2016 года, когда Сечин играл в бильярд, Улюкаев показал ему жест из двух пальцев (”V”), обозначив тем самым желаемую сумму. Причем совершенно незаметно для окружавших. Сам Феоктистов, кстати, стремительно возглавил службу безопасности Роснефти и скоропостижно ушел с этого поста, едва делу против Улюкаева дали ход.

Эти два миллиона министр якобы потребовал за положительное заключение, предоставившее “Роснефти” право купить половину государственного пакета акций “Башнефти”. Что мешало Сечину в ответ показать жест из одного либо трех пальцев, остается загадкой — учитывая, что в реальной, а не номинальной структуре российской власти, он является первым после Путина лицом. Так зачем ему был весь этот спектакль — вплоть до театрализованного представления с передачей Улюкаеву “колбасок и вина” в чемодане, в который тот даже вряд ли успел заглянуть, как был повязан “с поличным”?

Лежащие на поверхности экономические причины — чтобы Улюкаев, не одобрявший ни аппетитов самой “Роснефти”, ни продажи ее акций китайцам, не путался под ногами — вряд ли состоятельны ввиду огромной разницы в весе между министром и руководителем госмонополии. Да и потом, в таком случае вряд ли имело бы смысл создавать вокруг процесса обстановку секретности. Ну не для того же, в самом деле, чтобы скрывать секрет полишинеля — тот, что в российской (и не только) практике чиновникам зачастую перепадает неофициальное вознаграждение — формально являющееся взяткой, но цементирующее вертикаль — за содействие сделкам. Каковое в случае Улюкаева, вероятно, и представляли собой пресловутые “два ляма”.

В общем, с чисто рациональной точки зрения, Улюкаев Сечину был не опасен совершенно. Да и для личной неприязни, похоже, оснований не было. Так что дело это все же сугубо инструментальное. И остается политика. Правда, говорить о “многоходовочке” здесь вряд ли приходится. Разумеется, в Кремле почитают принцип “разделяй и властвуй” и успешно создают безопасную системную оппозицию (в становлении которой тюрьма является почти обязательным пунктом). Но Улюкаев, несмотря на красиво залегендированную несправедливость режима и легкий флер диссидентства, имеет немного шансов стать сколько-нибудь значительным деятелем на этом поприще. В конце концов, он даже не Алексей Кудрин, когда-то якобы рассорившийся с самим Путиным. Так что у Улюкаева, по всей видимости, иная роль — и определяемая отнюдь не Путиным.

Например, роль жертвы. Знаменующей переход от пацанских понятий, обеспечивавших доселе более-менее стабильное функционирование властной вертикали, к некой более формализованной структуре. Или хотя бы имитирующей такой переход. Зачем? А затем, чтобы нарушить сложившийся баланс. Путин определенно остается во главе государства на следующий срок. Это фактически означает старт борьбы за пост его преемника в 2024-м.

Как показала вчерашняя пресс-конференция, самого Путина эта игра волнует мало. Но людей, которых путинизм как модель устраивает больше, чем их нынешнее место в нем, проблема жизни “после Путина” наверняка напрягает. В том числе и Сечина, которому довелось походить в “наиболее вероятных” преемниках и который наглухо застрял на астрономически влиятельной, но неполитической должности. Но его нереализованные и нереализуемые в нынешнем статусе амбиции, похоже, не волнуют ни его давнего патрона, ни — тем более — давних противников. Возможно, с этим кризисом амбиций и связаны все более безбашенные выходки Сечина последнего времени — вроде явных нарушений субординации. Может быть, и дело Улюкаева обусловлено теми же причинами. Можно предположить, что с него должен был начаться поход государственника Сечина против его недругов — системных либералов во главе с премьером Дмитрием Медведевым. Который, собственно, и заблокировал для Сечина любые возможности политической карьеры. И конфронтация с которым по мере объективного сокращения “кормовой базы” лишь растет.

Дискредитация и посадка Улюкаева, вполне возможно, должна была стать первым из серии “дел министров-взяточников”, с которых могли бы начаться разгром либералов и перестройка вертикали под нужды преемника — самого Сечина. Но он, по всей видимости, не предусмотрел одного: что Путин еще вполне в состоянии стабилизировать свою систему власти. Поэтому на Улюкаеве переворот и заглох.

Алексей КАФТАН