Последней вспышкой весеннего обострения мелькнула нелепая (но именно поэтому предсказуемая) дискуссия о возможном переводе украинской письменности на латиницу. Хотя, по сравнению с горящими шоколадками, очень даже научная.

Нелепая, ибо такое предположение (а не предложение) высказал не Климкин, а польский журналист Земовит Щерек. Министр иронически предложил прокомментировать его предположение: “Очікую на цікаві коментарі”. Смайлик в конце фразы ему не помог. Или помог? В общем, вышло, как в старой армейской поговорке: “Если приказ может быть понят неправильно, он будет понят неправильно”.

Почему дискуссия предсказуемая? Ну, кроме весны…

Потому что в глазах общества от власти (причем любой, преступной или постпреступной) можно ожидать всего, чего угодно. Точнее сказать, что бы власть ни делала, как бы ни корячилась, общество с гораздо бЧльшим удовольствием представит ее действия в самом идиотском виде и будет это взахлеб обсуждать, чем искать там здравый реформаторский смысл. Не поверите, но он там бывает.

Безусловно, Россия и ее коллаборанты проводят эффективную работу по идиотизации восприятия любых действий Украины. Как внутри страны, так и за ее пределами. Но справедливости ради нужно сказать, что как-то уж очень сильно выдумывать поводы им для этого не приходится.

В процессе дискуссии, накликанной (или насмайленой?) господином министром, были ссылки на Кемаля Ататюрка, который ввел в Турции латиницу. Да, было такое в 1928 году. В стране, в которой по тем временам лишь примерно 10% умели читать и писать. И это была лишь малая часть огромных экономических и социальных изменений, которые предварялись новой Конституцией 1924 года и военной однопартийной диктатурой, осчастливившие, мягко говоря, отнюдь не всех. Вспомним хотя бы турецких курдов или армян.

Введением латиницы Ататюрк прежде всего добивался ликвидации канала влияния своих действительно влиятельных конкурентов, единственно грамотного сословия в стране — исламского духовенства и учеников их школ. Пример плохой. Я приведу сейчас еще хуже. Если бы в Украине официальной письменностью сегодня была бы церковнославянская, преподаваемая исключительно Московским патриархатом, а национальные меньшинства, не знающие никаких языков кроме своих устных, периодически бы восставали с оружием, тогда немного было бы похоже на Турцию. И желательно, чтобы дело происходило в 1994-м, после победы в четырехлетней освободительной войне ценой в 20 тысяч погибших. То есть при сочетании ситуаций, когда возможности, потребности и выгоды в проведении болезненных изменений совпадают полностью.

Ататюрк был просвещенным диктатором, ситуативным союзником Ленина и образцом для Гитлера, без всяких кавычек. Творцом радикального турецкого национализма, получившего сегодня логическое развитие в фигуре Эрдогана. Но совокупность его личных черт и исторических обстоятельств позволили всем величественным деяниям Ататюрка не просто дожить до сегодняшнего дня. А превратиться в положительные мемы.

Не найдете в массовом обиходе упоминания цены, которую за эти перемены платило (добровольно или принудительно) все турецкое общество, а не только турки, свежепереименовавшиеся из “оттоманов”. Они стали выгодополучателями, хотя тоже на условиях полного отказа от своего фесковатничества.

Хотел бы я посмотреть на великого украинского реформатора, запрещающего, подобно Кемаль-паше, вышиванки и купальские игрища, но оставляющего в неприкосновенности всю нашу “османскую” клептократию, пишущую друг другу коррупционные месседжи уже “po-reformatorski”.

Поэтому поговорим о цене, которую граждане или общество готовы платить за реформирование общества, в котором они живут, за свой новый социальный статус и так далее. Замечу, что слову “реформы” положительное значение придано довольно искусственно. Это просто изменение правил в сфере человеческой жизни, не затрагивающее функциональных основ (поэтому массовые депортации, к примеру, не могут считаться реформой, какие бы цели они ни преследовали).

Важно также отметить, что реформа — это прежде всего укрепление и обновление государства, его основ. Делается, конечно, во имя людей и все такое, но механизм совершенно однозначен. К гражданскому обществу и личной жизни это имеет весьма отдаленное отношение. Что бы там официальные реформаторы ни говорили. Всех стран касается.

Поэтому всегда есть конфликт между реформаторами, преследующими системообразующие цели (вне зависимости от того, нравственны они или нет), и населением, почему-то полагающим, что их частные цели являются приоритетными. То есть, будь эти граждане на месте реформаторов, они стали бы частью системы, и вписали свои личные цели в конфигурацию реформ, и искренне бы говорили — ничего личного.

Накал этого конфликта зависит не от количества сторонников реформ, как ошибочно полагают все те же реформаторы и их народные завистники. Он зависит от объема пассивных народных масс, которые способны своим равнодушием нейтрализовать не только любые пассионарные призывы поработать во имя изменений, но и смягчить любые побочные эффекты реформ (повторю, вне зависимости от их моральности или ее отсутствия).

Есть ведь у нас изрядное количество жителей страны (не назвал бы их гражданами), демонстративно считающих, что драматические социальные изменения в соседней России — это правильные реформы. То, что их мало в социальных сетях, — так это та публика, которая малограмотна. И, возможно, латиница именно для них была бы благом просвещения. Но остатков ума им хватает ровно на то, чтобы не собрать пожитки и немедля не переехать в этот запоребриковый brave new world. На учебу уже не остается.

Но ведь в России действительно происходят стремительные социальные перемены. Вернее, это контрреформация, исторический ревизионизм и все такое. Но мы сейчас этически мыслим как бы с позиций еврея в Германии времен Третьего рейха или курда времен Ататюрка (когда само название “курд” запретили”). Происходящее в современной России ужасно для людей, не просто полагающих, что права и свободы личности являются высшей ценностью. Но готовых умереть за это.

А там живут десятки миллионов людей, не просто считающих иначе. Посмотрите на стремительное изменение поведения человека в Кемерово, у которого в пожаре сгорела вся семья. Оно очень типично и симптоматично. Первый и единственный инстинктивный всплеск остатков человеческого достоинства. И все. Затем — “майданщики попутали, завели не туда, Путин — наш царь, все делает правильно”. Он не убог, не дряхл, и теперь, как говорят его сородичи, он перспективный богатый жених. Его можно было бы назвать бессовестным, но это не так. У него просто нет души. Он и множество его сограждан вступили в классическую сделку с дьяволом, и этот бартер для них оказался взаимовыгодным.

Продажа души, как гласят первоисточники, не просто выгодна в материальном эквиваленте, она еще и избавляет от ненужных сантиментов. Еще раз: мы имеем дело с десятком миллионов людей по соседству, которые продали душу дьяволу. Они и сами свою родню сожгут, если Путин скажет. Не говоря уже о нашей. Что им какой-то Скрипаль заморский…

То есть мы имеем актуальный пример того, как множество людей готовы платить запредельную, с точки зрения цивилизованной морали, цену за… ну, даже затрудняюсь это как то назвать, скрепы, что ли? За то, чтобы быть скрепой, чувствовать себя скрепой, думать, как скрепа.

Теперь от этого справедливого пафоса (а пафос, обращенный наружу, мил нашему сердцу вдвойне) обратим взоры внутрь Украины. Какую цену готовы платить граждане за радикальные изменения в своей стране?

В условиях свободного рынка это не совсем такой уж простой вопрос, как кажется. Диктатор назначает эту цену — и все. Не платить — невозможно: либо подчиняйся, либо беги. В демократической стране, с трудом, но развивающейся в условиях бюрократического государства, каждый должен решать сам. И тут начинается путаница личного и государственного (см. дискуссию о латинице), и главное — полное избегание того, что ты лично и в каком эквиваленте готов заплатить за милые твоему сердцу изменения.

Вот возьмем такой симпатичный мем об украино-российских отношениях, как “ров с крокодилами” на границе, и попытаемся его мысленно воплотить жизнь. Представим себе, что ответственный за свои слова человек покупает крокодила на личные средства. Находит сто долларов или чуть больше, и покупает примерно 15-сантиметровое ящеробразное существо, поскольку эта сумма — подъемная (крокодил побольше уже будет конкурировать в цене со смартфоном, и проиграет). В таком виде он не способен напугать даже ростовскую жабу. Чтобы крокодил вырос в приличное двухметровое животное, правильно реагирующее на язык Пушкина и все, что “Русью пахнет”, его нужно раз в неделю, но хорошо покормить. С целью стимуляции пищевой активности у крокодилов можно использовать умерщвленных кормовых животных с надорванными кожными покровами или со вскрытыми полостями для усиления запаха жертвы. Рекомендуется скармливать будущему пограничнику следующее: рыбу, лягушек, цыплят, мышей, крыс, морских свинок и нежирное мясо. В качестве лакомства, а также детенышам предлагают насекомых, дождевых червей, новорожденных мышат, очищенных раков и мелких креветок. Пиво не предлагать.

Есть сильное опасение, что, посчитав необходимые капиталовложения и издержки, наш радикально настроенный земляк все же поведет себя как ватник, и однажды ночью сдаст своего питомца на кожевенный завод. Но останется при своих идеалах. Действия — отдельно, идеалы — отдельно.

Все это, разумеется, смех сквозь слезы. Я сознательно не использовал слово “гражданин”, ибо люди с гражданским самосознанием для себя этот вопрос решили, и в глупых дискуссиях участия обычно не принимают — им некогда. Они воюют на фронте или в тылу, огнестрельным или интеллектуальным оружием, защищая, как мы говорим, демократические ценности.

Но если проводить параллель с нравственным адом по соседству, то эти люди — граждане — воюют за собственные души, за их спасение. Совершенно не подозревая, что их действия могут быть отражены в такой высокопарной формулировке. В этом, кстати, еще одно подтверждение их духовности — обыденность высоких поступков.

И есть неграждане. То, что у них точно такие же паспорта, как и у сознательных граждан, с теми же правами избирателя, мне лично, как хунтоориентированному, не нравится. Но по-другому уже не будет. Они тоже не прочь жить в более успешной и богатой стране, и готовы немедленно платить за прогресс, но — жизнями и благополучием других, кого угодно, лишь бы не своими.

Исходя из пропорций, цена человеческих капиталовложений в реформы в Украине постоянно повышается, учитывая инфляцию стоимости самой жизни. На этом пути монетизации ценностей нас ждет неминуемый дефолт. Второй закон термодинамики приводит к энтропии всё, включая и социальные ценности.

О механизме сопротивления переменам и его преодолении написаны десятки умных книг. Я мог бы написать популяризаторскую и совершенно бесполезную статью о типах людей, перечислить тридцать три причины (их реально столько!), по которым люди сопротивляются переменам. Выделить следующие шесть стадий сопротивления переменам. Показать, что обучению и внедрению перемен часто мешает плохая организация процесса коммуникаций и неточная или неверная информация.

Но у меня в итоге всего наблюдаемого и изученного есть лишь одна просьба и один совет.

Станьте же, наконец, сами крокодилами!

Олег ПОКАЛЬЧУК, социальный психолог