В годы Первой мировой во Франции бытовал анекдот о некоем Пьере, личном шофере маршала Фоша.

Знакомые считали Пьера чрезвычайно информированным человеком и донимали его постоянными расспросами: “Когда кончится война? Ты наверняка должен это знать!”. Пьер обещал сообщать все, что услышит на работе.

Наконец, в один прекрасный день торжествующий шофер объявил приятелям: “Сегодня мы говорили с маршалом о конце войны!” — “И что же сказал маршал?” — Он спросил меня: “Пьер, как ты думаешь, когда кончится эта чертова война?”

В 2014-2015 годах Украина пыталась найти своего собственного Пьера, наверняка знающего, когда и чем закончится гибридная война с РФ.

Доморощенные Пьеры обнаруживались в изрядных количествах. Собирая сотни лайков, они рассказывали о секретном плане “Анаконда”, о неизбежном крахе путинского режима уже через год, о тайных договорняках между Москвой и Киевом, о сливе украинцев западными союзниками со дня на день и т. д.

Мы вроде бы начинаем смотреть на вещи более трезво. И тем не менее в нашем обществе по-прежнему сохраняются некоторые иллюзии, связанные с гибридной войной и ее гипотетическим завершением.

Теперь, на пятом году военного противостояния, страсти немного улеглись. Быстрой развязки украино-российского конфликта уже никто не ждет.

Первая иллюзия популярна среди оппозиционно настроенных патриотов: война никак не закончится, и враг до сих пор не побежден, потому что украинская власть извлекает выгоду из затянувшегося противоборства с Путиным.

Что ж, при желании эту логику можно развить.

Солнце припекает, потому что это выгодно загорающим курортникам; дожди льют из-за предприимчивых торговцев зонтиками; а разрушительный ураган “Катрина” был организован новоорлеанскими мародерами.

К сожалению, в реальной жизни пресловутый принцип “Сui prodest?” работает далеко не всегда. Чтобы инициировать или прекратить процесс, необходимо быть его активным субъектом. Но выгоду из этого процесса можно извлекать, и будучи лишь объектом.

Бенефициариев гибридного конфликта в Украине предостаточно: от чиновников и силовиков, эксплуатирующих военную тему; до Андрея Билецкого с “национальными дружинами” и Владимира Вятровича с новой исторической мифологией. Противостояние с РФ приносит какие-то бонусы каждому из них.

Но при этом Украина по-прежнему остается объектом внешней агрессии и, учитывая наш ограниченный ресурсный потенциал, останется в этой роли еще долго. А у объекта агрессии выбор невелик — сопротивляться или сдаваться — и другие варианты завершения войны ему недоступны.

Вторая иллюзия связана с тем, что окончание гибридной войны зависит исключительно от Москвы и ее решений.

Казалось бы, тут все логично: если Кремль первым атаковал соседнюю страну, то он волен в любой момент прекратить агрессию, оставив соседа в покое.

Но проблема в том, что для этого агрессор должен адекватно оценивать свою роль в происходящем.

А кремлевское руководство уже давно обитает в собственном воображаемом мире, где все вывернуто наизнанку.

Где Кремль воюет вовсе не с Украиной, а с западными империалистами, пытающимися поставить Россию на колени.

Где у РФ изначально не было выбора, и все ее действия — от аннексии Крыма до Иловайска — стали вынужденными ответными шагами.

Где ключ к разрешению конфликта находится не в руках защищающейся Москвы, а в руках атакующего Запада.

Таким образом, Путин не просто не собирается прекращать войну — скорее всего, он даже не считает себя человеком, способным ее прекратить.

Искаженное мировосприятие отражается на наших возможностях в реальном мире.

Если душевнобольной считает себя четвероногой зверушкой, то вполне вероятно, что он действительно разучится передвигаться на своих двоих. А если агрессор искренне мнит себя обороняющейся стороной, он действительно окажется не в состоянии завершить начатую им же войну.

И окончание войны будет зависеть не столько от его доброй или злой воли, сколько от множества других факторов.

Наконец, третья иллюзия связана с критериями, которые позволят судить о завершении военного противостояния. Для украинских патриотов, отождествляющих 2014-й год с 1941-м, конец войны видится чем-то вроде 8 мая в Карлсхорсте или 2 сентября на борту линкора “Миссури”. Когда все формализовано и предельно ясно — и победителю, и побежденному.

Однако логика подсказывает, что в нашем случае это практически исключено. Необъявленная гибридная война, ведущаяся на различных уровнях без четкой линии фронта, не предполагает развязку в духе 1945 года.

Все слишком неоднозначно и расплывчато.

Даже если Петр Алексеевич или кто-то из его преемников объявит об окончании войны, решающими станут не официальные реляции, а наше восприятие событий.

Что будет считаться победой Украины в войне?

Уход россиян с Донбасса и возвращение региона под украинский контроль? Или этого все-таки мало, и необходима деоккупация Крыма?

Или возврата всех отторгнутых территорий окажется недостаточно, если российское руководство не сядет на скамью подсудимых в Гааге?

Или в наших глазах ничто из перечисленного не будет победой, пока РФ не распадется на части и не исчезнет с политической карты мира?

Что будет считаться проигрышем Украины в войне?

Российские танки в центре Киева?

Выборы, выигранные прокремлевским политиком?

Или достаточно реинтеграции Донбасса на условиях, не вполне устраивающих нашу патриотическую общественность?

Кончится ли война, если при посредничестве Запада будет достигнут некий компромисс с Россией? Или мир, воспринятый украинскими пассионариями как поражение, не станет настоящим миром, — и внешняя война просто перерастет во внутреннюю?

Сегодня точных ответов на эти вопросы не знает никто. Чем бы ни обернулся гибридный конфликт с РФ, в конце концов главную роль сыграют интерпретации происходящего.

Весьма вероятно, что какого-то условного Дня победы не последует даже при самой благоприятной развязке. А еще вероятнее, что украинскому обществу все-таки предложат официальный День победы — но лишь от нас самих будет зависеть, принимать его или нет.

Михаил ДУБИНЯНСКИЙ