Произошедший в конце прошлого года переворот в непризнанной Луганской народной республике поставил в тупик, кажется, даже Кремль, считающийся всемогущим куратором донбасских сепаратистов. Кто кого свергал и с какой целью, можно только предполагать. Однако понятно, что в непризнанных республиках существует своя, пусть и своеобразная политическая жизнь.

Вмешавшись во внутренние дела охваченной революционным хаосом Украины, Москва породила непризнанные республики, однако в не меньшей степени их возникновению способствовала политическая атмосфера, царившая в регионе в течение всего постсоветского развития Донбасса и особенно с 2004 по 2014 год — между двумя Майданами. В этот период Донбасс оказался под монопольной властью Партии регионов, изолировавшей регион от остальной страны. А в тени партии вызревала крайне своеобразная контрэлита.

Рассинхронизация Донбасса

В начале своего пути Партия регионов не представляла собой ничего интересного — очередной безликий политический проект эпохи президента Кучмы, собравшего все эти номенклатурные партии в блок “За единую Украину”, который должен был играть роль партии власти. После ухода Кучмы блок распался, но Партия регионов осталась на плаву благодаря тому, что в нее вступил Виктор Янукович. Бывший донецкий губернатор должен был стать преемником Кучмы, но этому помешала оранжевая революция 2004 года.

В условиях поляризации общества, принявшей географические очертания (Запад и Центр страны поддержали Ющенко и Майдан; русскоязычный Восток и Юг — Януковича), Партия регионов стала претендовать на выражение интересов населения юго-востока Украины. Из-за донецкого происхождения своего лидера именно Донбасс стал основной ареной политических экспериментов регионалов.

До 2004 года большинство жителей Донбасса голосовали за Компартию Украины, олицетворявшую в их глазах славное советское прошлое донбасской промышленности. Ее лидер Петр Симоненко сам был выходцем из Донбасса.

После 2004 года ситуация кардинально изменилась. Донбасская элита — сплав советской номенклатуры, красных директоров и наиболее успешных силовых предпринимателей девяностых — практически в полном составе инкорпорировалась в Партию регионов. Склонная к авторитарным методам управления, концентрации капитала и власти в одних руках, монополии в средствах массовой информации, она превратила партию в самую мощную силу в Донбассе.

В своей идеологии Партия регионов считалась пророссийской, но ее русофильство выражалось не столько в стремлении сблизить Украину с Россией, сколько в стремлении копировать авторитарные методы российской власти. Это отмечали многие местные наблюдатели: украинский политолог Владимир Полохало говорил еще в 2010 году: “Когда-то коммунисты имели в Донбассе огромное влияние, но потом донецкие вытеснили их. И теперь Партия регионов демонстрирует, что не собирается ни с кем и ничем делиться. Даже со своими союзниками по коалиции. Партия регионов двигается по тому же пути, что и “Единая Россия”, — это полная монополия на власть. Но это слишком опасно для Украины, потому что уничтожается конкуренция и вводится тотальное использование админресурса”.

Впоследствии Партия регионов заключила соглашение о сотрудничестве с “Единой Россией”, ее лидеры регулярно ездили в Москву обмениваться опытом.

В пределах Донбасса Партия регионов создала своеобразный политический режим полностью подконтрольного ей государства в государстве. А после избрания Януковича президентом Украины ее могущество в Донбассе достигло апогея: к 2014 году в Луганском областном совете из 124 депутатов 106 принадлежали к Партии регионов, в Донецком — 168 из 180. Регионалами были и мэры областных центров и крупных городов.

В донбасские областные советы не прошло ни одного представителя общенациональных оппозиционных партий — не занятые регионалами места получили их союзники из Компартии. К этому стоит добавить, что и вся исполнительная власть, назначаемая из Киева, в Донбассе была полностью сформирована из представителей той самой партии. Попытки Киева после оранжевой революции назначать в эти области варягов или местных оппозиционеров провалились, встретив консолидированный отпор донбасской элиты, спаянной мафиозной дисциплиной.

Достичь такого впечатляющего единомыслия Партии регионов удалось благодаря выстраиваемой по российскому образцу вертикали власти. В пределах Донецка и Луганска членство в партии превратилось, по сути, в единственный социальный лифт и основную политическую крышу для бизнеса. В Партии регионов состояли все: от местных олигархов до директоров школ и библиотек.

Это позволяло легко добиваться необходимого результата на выборах: с помощью административного ресурса, третирования оппозиции и монополии в местных СМИ. Противники гегемонии Партии регионов целенаправленно выдавливались из Донбасса или были вынуждены влачить маргинальное существование.

По сути, внутри украинского государства сформировался анклав авторитарной власти, который стремился экспортировать свой опыт управления на остальную страну. Самое печальное было то, что жители региона в эти годы привыкали жить в ином ритме, рассинхронизированно с остальной Украиной, чему способствовала особая изоляционистская идеология, с помощью которой Партия регионов удерживала власть. Последствия авторитарных методов управления регионом (единомыслие в медиа, 80% — результаты голосований) выдавались за особые качества “донбасского народа”, отличающегося от склонных к “хаосу и анархии” украинцев.

Донбасс в изоляции

Формально лозунги Партии регионов скорее свидетельствовали о демократическом характере партии. Они включали требования расширить права регионов и перераспределить госбюджет в их пользу, внедрить в стране принципы Международной хартии о языковых правах национальных меньшинств, которые должны были защитить интересы преимущественно русскоязычных жителей Донбасса.

Все эти благие пожелания работали на одну реальную политическую цель — изоляцию региона от остальной страны и сохранение монопольного анклава регионалов. Требование федерализации на практике означало отказ от вмешательства Киева в дела региональной элиты, рассматривавшей Донбасс как свою феодальную вотчину. “Борьба за русский язык” способствовала разжиганию розни между востоком и западом Украины.

Однако подобная двусмысленная идеология не могла бы долго удерживать симпатии жителей Донбасса, если бы она не эксплуатировала ряд подлинных убеждений и настроений жителей региона. Истоки стойких изоляционистских настроений дончан и луганчан уходят корнями в первые годы украинской независимости.

В 1991 году большинство населения Донбасса на референдуме поддержало независимость Украины (83,9% в Донецкой и 83,6% в Луганской области). С новым статусом связывали выход из сложного экономического положения, вызванного как объективным крахом плановой экономики, так и сугубо местной проблемой неэффективности донбасской индустрии, кризисные явления в которой нарастали с 1970-х годов. Шахтерские забастовки, охватившие СССР в последние годы его существования, нашли свой отклик и среди горняков Донбасса.

В 1991 году настроения рабочих Донбасса быстро изменились в пользу украинского суверенитета и, наконец, украинской независимости. Чувство глубокого отчуждения от Москвы вместе с уверенностью, что Москва просто эксплуатирует Донбасс, склонило шахтеров к мысли, что им было бы лучше в независимой Украине, что независимая Украина не будет так эксплуатировать Донбасс, как это делала Москва”, — писал японский историк Хироаки Куромия в своей книге “Свобода и террор в Донбассе”.

Однако первые годы независимости разочаровали большинство населения. Донбасс прошел через болезненную деиндустриализацию: закрывались шахты и заводы, на которых был завязан весь жизненный цикл местных городов. Некоторые из них в буквальном смысле опустели, появились целые кварталы брошенных домов, в ряде мест население вынуждено было выживать натуральным хозяйством.

Еще одним бедствием Донбасса стала нелегальная угледобыча в так называемых копанках — неглубоких шахтах, где работы велись вручную, практически на уровне XIX столетия, с отсутствием техники безопасности и криминальной крышей, которой уходила большая часть заработка. Украинский историк Станислав Кульчицкий пишет: “Донбасс начал напоминать колониальную страну, которая отдает свои природные богатства за беcценок и живет в бесправии и нищете. Парадокс состоял в том, что метрополией в этом случае было не конкретное государство, а группа (или, точнее, группировка) лиц, которая патронировала масштабную теневую отрасль экономики и использовала ее в своих интересах”.

Однако именно эта группа лиц и оказалась главным политическим выгодополучателем от разочарования в украинской независимости. Использовав недовольство жителей Донбасса, местные элиты умело направили социальный гнев в адрес Киева и Украины в целом, которые якобы обманом заставили богатый Донбасс отделиться от СССР-России и пустили его по миру.

Поразительно, но именно местные чиновники, создавшие коррупционные состояния на утилизации донбасской промышленности, впоследствии оказались в первых рядах “защитников Донбасса” от киевского произвола. Яркий пример — многолетний губернатор Луганской области Александр Ефремов, бывший комсомольский функционер, который в составе группы сообщников занимался фактически рейдерством и искусственным банкротством предприятий — некоторые из них были в буквальном смысле порезаны на металлолом. Затем Ефремов стал лидером местного отделения Партии регионов и превратился в яростного критика Киева, якобы “разорившего луганскую промышленность”. В настоящее время Ефремов находится под стражей по обвинению в поддержке сепаратистов.

Социальный протест и недовольство экономической политикой Киева в Донбассе усиливались национально-культурными противоречиями. Молодое украинское государство делало ставку на создание единой политической нации с государственным украинским языком. Его гуманитарная политика мало учитывала культурные и языковые реалии Донбасса.

Индустриальный характер освоения Донбасса способствовал миграции рабочей силы — сначала со всей Российской империи, а затем со всего СССР. Жители Донбасса привыкли воспринимать свой край как мультиэтничный (что вовсе не отменяло довольно высокий уровень бытовой ксенофобии), а русский язык и культуру — как средство межнациональной коммуникации. Политика Украины по украинизации образования и публичной сферы воспринималась в Донбассе в штыки — как попытка унификации и навязывание чуждых большинству населения культурных традиций.

Русский язык превратился в главный камень преткновения, позднее к нему добавились темы “пересмотра истории”, когда украинское правительство попыталось ввести в пантеон национальных героев деятелей антикоммунистического сопротивления Западной Украины из ОУН-УПА. В кривом зеркале местной пропаганды, поддерживаемой российскими медиа, эти аспекты киевской политики подавались как “культурный геноцид” и “героизация нацистских преступников”, усиливая фобии и стереотипы жителей Донбасса, заставляя их окукливаться в пределах своего региона. По данным луганских социологов, изучавших региональные особенности Донбасса и Галичины, в 2007 году 54% жителей Луганска никогда не были в западной части страны. Справедливости ради стоит отметить, что процент жителей Львова, не бывавших в Донбассе, был еще выше — почти 65%.

При формировании изоляционистской идентичности местные власти активно использовали советские культурные стереотипы. Донбасс в силу своего индустриального характера был одним из наиболее советских регионов, “всесоюзной кочегаркой”. Период расцвета донбасской промышленности, с существенными преференциями для края и высокими зарплатами для рабочих, воспринимался многими как утраченный рай.

Этому способствовала своеобразная городская культура Донбасса: местные города, возникшие, по сути, как рабочие поселки, сохраняли свою природу временного пристанища, и здесь не сформировались традиции городского образа жизни, а весь ритм был задан требованиями производства. Еще в царские времена многие города Донбасса не имели своего самоуправления, в угоду хозяевам шахт здесь не было введено земств, и население было полностью подконтрольно диктату промышленников.

Основатель Донецка, британский предприниматель Джон Хьюз, вообще отводил Донбассу 50 лет существования, по мере выработки угольных и рудных пластов. Тоталитарное управление Донбассом при коммунистах только усугубило это положение вещей.

В практическом плане действия правящей партии воплощались в культивировании специфического регионального патриотизма. Например, Луганский областной совет, контролируемый Партией регионов, в 2011 году принял программу “Патриот Луганщины”, которая представляла местный патриотизм как альтернативу общеукраинскому гражданскому патриотизму.

В Луганске и Донецке регулярно проходили широко рекламируемые в СМИ круглые столы и форумы, посвященные защите русского языка, федерализации Украины, противодействию “переписыванию истории” — с участием гостей из России. Этот набор идеологем закреплялся в массовом сознании. Местная власть при поддержке российских неправительственных фондов создавала русские культурные центры, ставившие своей задачей защиту русскоязычного меньшинства на Украине (как бы дико они ни смотрелись в практически полностью русскоязычных городах Донбасса). Культивировалась концепция “донбасского характера” — непреклонного, гордого, верного традициям и своему выбору особого народа горняков и металлургов (преданное голосование за Партию регионов подавалось как один из его аспектов).

В итоге к 2014 году в Донбассе уже существовала целостная идеология, объяснявшая, почему региону не по пути с Украиной, — оставалось только дать ей ощутимый политический толчок, которым стал Майдан.

Донбасская контрэлита

Рассказ о внутренних корнях непризнанных республик не был бы полным без упоминания о своеобразной донбасской контрэлите, вызревавшей под монолитом гегемонии Партии регионов.

Замкнув все социальные лифты и денежные потоки на себя, Партия регионов, казалось, устранила все возможные источники зарождения оппозиции. Политические партии, ориентировавшиеся на украинские национальные или либерально-демократические ценности, вели маргинальное существование, находясь в пределах 7—10% электорального гетто на общенациональных выборах, и были почти не представлены в местных органах власти.

Единственная легальная политическая активность, которая могла существовать в этой особой политической атмосфере, сосредоточилась в партиях-попутчиках Партии регионов: Компартии, Прогрессивно-социалистической партии, мелких “русских” партиях, наконец, в движениях, ставивших целью отделение Донбасса от Украины.

В Донецке в 2005—2014 годах открыто действовало общественное движение “Донецкая республика”, ставившее целью возрождение Донецко-Криворожской советской республики, существовавшей в 1918—1919 годах. Позднее ее флаг стал флагом самопровозглашенной ДНР, а лидеры заняли руководящие посты в ней.

Эти партии и движения играли роль идеологических союзников Партии регионов, позволяя ей имитировать демократию. В обмен попутчикам давалась свобода радикальной риторики и второстепенные посты во властной иерархии. В результате они притягивали всех недовольных, в том числе и всевластием Партии регионов.

Превратиться в полноценную контрэлиту эти донбасские радикалы в условиях тотального контроля регионалов не могли. Однако в кризисных условиях 2014 года, когда после бегства Януковича с Украины бюрократическо-олигархическая вертикаль партии начала рушиться, именно эти люди вышли на передний план в качестве “народных губернаторов”, лидеров антимайданов и полевых командиров ополчения.

К ним присоединились бизнес-группы и часть силовиков, связанных с разного рода криминальной экономической деятельностью, — контрабандой, копанками. В условиях доминирования Партии регионов эти теневые дельцы могли рассчитывать лишь на роль младших партнеров и порученцев для грязной работы (отмывания денег регионалов, силового обеспечения политического доминирования и так далее). Позже их ряды пополнили такие же неприкаянные и нереализованные в России активисты националистического движения, безусловно, социально близкие донбасской контрэлите.

Эталоном тут может служить биография бывшего “народного губернатора” Донецка Павла Губарева — русский националист по убеждениям, в молодости принимал участие в тренировочных лагерях РНЕ в России, затем был активистом движения за “особый путь Донбасса”, в 2006 году стал районным депутатом от Прогрессивно-социалистической партии в Донецке и работал в сфере политической рекламы на Партию регионов.

Российские социологи Щербак, Комин и Соколов, проанализировав биографии лидеров донбасских сепаратистов, вывели их усредненный портрет: “Среди командиров 1) много бывших офицеров, 2) много общественных и политических активистов и 3) практически нет представителей политической или экономической элиты”.

Подсвеченные мощной медиаподдержкой из России, эти ранее никому не известные в стране люди (впрочем, имевшие в самом Донбассе определенную экстремистскую репутацию), превратились в движущую силу “русской весны”, которая в момент старта была не только движением за отделение от Украины, но и активно эксплуатировала копившееся годами недовольство всемогущей Партией регионов и ее бонз. Показательно, что практически никто из бывших вершителей судеб Донбасса не смог найти себе места в новой реальности “народных республик”. Вопрос социальных лифтов был решен одним махом, в духе пресловутого “донбасского характера”.

Публикация подготовлена в рамках проекта “Европейская безопасность”, реализуемого при финансовой поддержке Министерства иностранных дел и по делам Содружества (Великобритания)

Константин СКОРКИН