Продолжатель легендарной цирковой династии рассказал «КП» о детстве, папе и съемках в фильмах.

Этот год — юбилейный для Никулиных. 18 декабря исполняется 90 лет со дня рождения Юрия Владимировича, а 15 ноября его сын Максим отметит 60-летие. Накануне мы встретились с Максимом Юрьевичем, директором Московского цирка Никулина на Цветном бульваре.

«На манеже дети быстро растут»

Максиму Никулину исполняется 60 лет. Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

— Говорят, дети цирка лишены детства…

— Частично можно согласиться. Ведь цирковые дети выходят в манеж очень рано! У них и официальный трудовой стаж идет с 4 лет. Помню, я малышом с приятелем бегал по шапито с игрушечными пистолетами, а в углу стоял сын жонглера и, роняя слезы, кидал по два часа подряд штук пять колец. Репетировал. Цирковые дети быстро вырастают. Они с пеленок понимают, что значит держать в руках чужую жизнь. Эта ответственность формирует их немножко другими людьми.

В цирке, например, нет слова «болен». Ты должен идти работать. И выходят с температурой 40, с новокаиновой блокадой после травмы. У нас на гастролях в Японии несколько лет назад медведица «отмахнулась». Не ударила, а именно отмахнулась лапой. У дрессировщика Вити Кудрявцева шесть швов на лице. В больнице Токио врач требует: неделю лежать! Он: «Какой лежать? У меня сегодня еще два спектакля».

Тоном раны замазал, чтобы не видно было, и вперед.

— Ваша мама тоже выступала на манеже. Вы себя не чувствовали обделенным вниманием родителей из-за их постоянных разъездов?

— Мы виделись месяц-два в году максимум. Но я чувствовал огромную любовь к себе. Где бы они ни были, они все время присутствовали в моей жизни. Звонили. На последние суточные.

Вообще я бабушкин сын, она меня воспитывала. Горя со мной, конечно, хлебнула, учился я так себе…

«Вернулся в цирк, чтобы помочь папе»

— Вы выросли и стали журналистом. А потом опять оказались в цирке. Почему?

— Можно сказать, случайно. Я пришел помочь отцу в трудный для него момент и остался. И уже 25 лет работаю. Отца узнал больше за три года совместной работы в цирке, чем за всю жизнь. Стал лучше понимать, больше чувствовать, какие-то вещи для меня открылись совершенно неожиданно.

Никогда себя не готовил к работе в цирке. Понимал с самого начала, что ни в манеж, ни на съемочную площадку лезть не стоит. Второй Никулин никому не нужен. Ну не переплюнешь! Более того, я публичности шугался. А быть артистом просто не было потребности.

— Но у вас в фильмографии две картины (сыграл в фильмах «Точка, точка, запятая» и «Бриллиантовая рука» — мальчика, идущего по воде. — Ред.).

— В «Бриллиантовой руке» нужен был мальчик, а я болтался под ногами. Чтобы никого не искать, взяли меня. Отец позвал, сказал: иди, сейчас тебе дядя Леня (Гайдай. — Ред.) расскажет, что надо сделать. А я играть ничего не умел. Я уже на пятом дубле понял, что хлеб у артиста тяжел и горек. Миронов несколько раз ударил меня по заднице, и, ожидая удара, в следующих дублях я начал падать заранее. Понял: кино — это не мое…

* * *

Вот как вспоминал этот момент в своей книге «Почти серьезно…» сам Юрий Никулин:

«Мою жену в фильме играла Нина Гребешкова, а Таня (жена артиста. — Ред.) снялась в небольшой роли руководителя группы наших туристов. Воспользовавшись тем, что наш десятилетний сын Максим проводил летние каникулы с нами, Гайдай тоже занял и его в эпизоде. Максим снялся в роли мальчика с ведерком и удочкой, которого Граф (артист Андрей Миронов) встречает на острове. Максим с энтузиазмом согласился сниматься, но, когда его по двадцать раз заставляли репетировать одно и то же, а потом начались дубли, в которых Андрей Миронов бил его ногой и сбрасывал в воду, он стал роптать. Время от времени он подходил ко мне и тихо спрашивал:

— Папа, скоро они кончат?

«Они» — это оператор и режиссер. У оператора Максим все время «вываливался» из кадра, а Гайдай предъявлял к нему претензии как к актеру. Например, когда Миронов только замахивался ногой для удара, Максим уже начинал падать в воду. Получалось не­естественно. Чувствовалось, что Максим ждал удара. После того как испортили семь дублей, Гайдай громко сказал:

— Все! В следующем дубле Миронов не будет бить Максима, а просто пройдет мимо.

А Миронову шепнул: «Бей, как раньше. И посильней».

Успокоенный Максим, не ожидая удара, нагнулся с удочкой и внезапно для себя получил приличный пинок. Он упал в воду и, почти плача, закричал: «Что же вы, дядя Андрей?!»

Эпизод был снят».

Знаменитую сцену из «Бриллиантовой руки» с пинком Миронова сняли лишь с восьмого дубля. Фото: Кадр из фильма

«Отец был искренен со всеми»

— Отец и на меня никогда не кричал. Мама, бывало, повышала голос. Она была воспитывающим началом, а отец нет. Когда мы работали вместе, я уходил из кабинета, если он вызывал кого-то из сотрудников на ковер. Он гендиректор, ему надо наказать провинившегося. Отец переживал гораздо больше, чем тот, кого он наказывал. Краснел, потел, кряхтел, не мог найти слов, становился косноязычным.

У отца была одна линия поведения, лексика, мимика, жесты. Он себя вел одинаково и говорил одинаково с министром, с президентом, со мной, с мамой, с артистами, с дворником. Ему не важно было, кто перед ним. Это такая квази­искренность.

— Юрий Владимирович славился своими розыгрышами. Вы участвовали в них?

— Нет. В основном это такие цеховые заморочки были. За кулисами розыгрыши — это одно дело, это такие междусобойчики, а в манеже — это то, что называется «зеленка». Это обычно последний спектакль сезона. Все начинают валять дурака, и никто не знает, чем все закончится. Как-то над клоуном Володей Дерябкиным подшутили. У него реприза с барабанами, он там молотит-молотит, потом отвлекается попить воды и дальше барабанит. Ну ему туда виски налили. А он-то не видит, глотнул. Не выплевывать же. Конечно, там сердечко молотилось. А во второй репризе он бегает от ведущего по манежу, тот его в конце хватает за ухо и выводит за манеж. Так он себе уши вазелином намазал. Ведущий не мог его ухватить, руки соскальзывали…